Различные комментарии к понятию
 Китайская культура всегда базировалась на емких понятиях. Одно слово, даже
при полном совпадении всех черт знака, в зависимости от контекста, принимает
различные значения.
Самый общий перевод термина "недеяние".
Фактически — это и суть, и метод, и позиция проходящая по многим школам:
даосы, конфуцианцы.
Это очень тонкое недеяние — не пассивность, но внутренняя статичность
в динамике, и динамическая активность в статике. Нечто такое, что само по
себе становится условием равновесия и золотой середины.
Скажем, в плане частного применения, можно услышать такую фразу: "Вай-Пен-Шен
победил посредством применения принципа недеяния." Что это? Скорее всего
мастер тайцзыцуань — он "залип" своей рукой к руке противника, почувствовал
направление силы его удара, расслабил (опустошил) сторону — в которую шел
удар, провернулся... В результате нападавший просто улетел. Скорее всего,
после этого мастер нашел наиболее полное, напряженное место в теле противника,
вложился туда — как следует. Просто потому, что вслед за статикой должна
идти динамика.
Комментарий профессора Торчинова Е.А.
“Дао-Дэ цзин” часто сравнивает поведение совершенного мудреца с природой
воды: вода – самое слабое, нежное и податливое, но и самое мощное: в своей
слабости она точит и обкатывает огромные камни. Вода ни с кем не борется,
но все побеждает, она все пестует и питает.
Это в значительной степени и есть недеяние. Главная идея недеяния – непротиводействие
природе окружающих вещей и существ, а в конечном счете, и всего сущего.
Но следуя природе вещей, мудрец может легко достигать своих целей.
В “Чжуан-цзы” рассказывается, как Конфуций однажды подошел к страшному
водопаду в Люйляне, где под водопадом вода кипела и бурлила так, что там
не могли жить и рыбы. И вдруг там Конфуций увидел резвящегося в воде старца.
Вначале Конфуций решил, что старец хочет покончить жизнь самоубийством,
но потом убедился, что тот играючи резвится в воде. Когда старец вышел на
берег, удивленный Конфуций спросил его, как это ему удается плавать там,
где не выжить и рыбам. Старец объяснил Конфуцию, что он настолько сроднился
со всеми течениями и водоворотами и настолько легко и естественно сливается
с ними, отдается им, плавая в воде, что легко может резвится даже около
этого страшного водопада. Это и есть недеяние.
Именно этот принцип нарушили императоры Поспешный и Внезапный, принявшись
сверлить отверстия Хаосу, безнадежно портя и нарушая его природу. “Не делай
ничего противоестественного”, — вот главная неписаная заповедь даосизма.
Но вместе с тем, принцип недеяния вовсе не означает простой пассивности.
Напротив, учитывая природу вещей, с которыми даос имеет дело, последний
может легко достигать любых своих целей. Так, в частности, поступает даосский
алхимик, используя сущность, природу и естественные свойства металлов и
минералов для достижения своей цели – бессмертия.
С понятием “недеяние” тесно связано и еще одно понятие даосской философии
– “самоестественность”, “спонтанность” (цзы жань); дословно – “своетаковость”
(цзы – сам, жань – так). Можно сказать, что это своеобразное выражение в
традиционном Китае идеи свободы, а точнее – воли, или вольности.
Образцом самоестественности является само Дао. Так, в “Дао-Дэ цзине” говорится:
“Человек берет за образец Землю, Земля берет за образец Небо, Небо берет
за образец Дао, а Дао берет за образец своетаковость / естественность (цзы
жань)”.
Другими словами, самоестественность есть другая сторона недеяния: если
недеяние есть следование природе вещей, то самоестественность есть следование
своей собственной природе, а не чему-то иному, буть это навязанные извне
нормы поведения (каковыми были для даосов этические принципы конфуцианства)
или просто внешнее принуждение. Мудрец подобен Дао в своей естественности
и, следуя своей собственной природе, он пребы-вает в состоянии “беззаботного
скитания в сфере утонченно загадочного” – “бродит по радуге-арке, парит
и кружит в тончайшем” (“Баопу-цзы”, гл. 1).
Принципы недеяния и самоестественности предполагали единение с природой
и опрощение, важным аспектом которого был отказ от ухищрений цивилизации.
И здесь даосы еще в древности предвосхитили многие антитехнократические
и экологические идеи нашего времени. Вот, какие притчи приводятся в “Чжуан-цзы”:
1. Один из учеников Конфуция шел по дороге в сельской местности и увидел
крестьянина, который все время бегал за водой под гору со своего поля, расположенного
на холме. Ученик Конфуция изумился и решил помочь крестьянину, рассказав
ему об устройстве “журавля” – шадуфа. Но крестьянин оказался мудрецом, а
посему он отверг помощь “технократа” —конфуцианца. Он ответил, что ничего
нового он не узнал, но предлагаемой ему механизации не принимает: “Ведь
у того, кто пользуется механизмом, и сердце становится механическим, а тот,
у кого сердце становится механическим, удаляется от Дао”. Пристыженному
ученику Конфуция не оставалось ничего другого, как продолжать свой путь.
2. Великий Желтый Император (Хуан-ди) похвалялся своему учителю Гуанчэн-цзы,
что он умеет регулировать силы природы, но мудрец посоветовал ему прекратить
заниматься подобными опытами, ибо – сказал он – эти занятия привели только
к нарушению природных ритмов чередования сезонов и их сбою.
Понятно, что только глубокое прочувствование проблемы “человек—природа”
могли привести древних даосов к подобным радикальным выводам в условиях
рудиментарного развития науки и техники. Даосизм никогда не призывал к покорению
природы (сама эта идея глубоко противна самому духу даосизма), но он допускал
возможность “взять милости природы” через проникновение в ее суть и использование
ее собственных норм и законов для достижения тех или иных целей, как это
видно из практики даосских алхимиков и магов.
Натуралистическая направленность даосизма проявилась и в использовании
таких метафор, как “небеленый шелк-сырец” (су) и “необработанный чурбан”
(пу) для обозначения совершенной простоты и естественности совершенного
мудреца. Именно одной из этих метафор и воспользовался знаменитый алхимик
Гэ Хун для своего псевдонима “Баопу-цзы” — “Мудрец (цзы), объемлющий (бао),
первозданную простоту (пу)”, где “пу” – тот самый необработанный деревянный
чурбан, качества которого гораздо милее даосу, чем полированная зеркальная
поверхность изысканных пород дерева из царских и княжеских дворцов.
Понятно, что влечение к простоте и естественности вело прямо к идеям социальной
утопии, утопии жизни на лоне природы без государства и его атрибутов – армии,
налогов, тюрем. Даже письменность не нужна даосам – лучше в крайнем случае
завязывать узелки на память! Одни даосы, стремясь установить царство свободы
и равновесия, становились идеологами и даже лидерами народных движений и
восстаний (Чжан Цзюэ и “Желтые повязки”), другие призывали вернуться ко
временам, когда не было ни государей, ни подданых через отвержение материальных
и интеллектуальных ценностей современного им мира (Бао Цзин-янь), третьи
искали идеал воли и беззаботного скитания в отшельничестве и горном уединении
(их было очень и очень много), четвертые стремились найти проход в волшебные
параллельные миры “пещерных небес” или “Персикового источника” или, через
обретение бессмертия и сверхнормальных сил, парить, подобно аисту в небесной
лазури или даже прогуливаться по Млечному Пути и Большой Медведице. Но всех
их объединяет одно – стремление обрести согласие со своей природой, единство
с миром и с Дао, кото-рое есть основа как мира, так и природы человека.
Даосский мир в своей основе един и неделим. Это мир Господина Хаоса, мир
хаотического порядка и благого беспорядка, как удачно выразился французский
китаевед Норман Жирардо. Здесь исчезают грани между сном и бодрствование,
жизнью и смертью, красотой и безобразием. Это мир, названный Чжуан-цзы миром
“уравненного сущего” (ци у). И вместе с тем, это тот же самый мир, в котором
живем и мы, профаны, живем и не видим его, иллюзорно членя единую и по сути
своей нечленимую реальность на противоположности (субъект—объект, да—нет)
своим сухим разделяющим рассудком и языком, который не способен описать
реальность, как она есть. “Человек, постигший истину, забывает о словах.
Так где же мне найти человека, забывшего о словах, чтобы с ним поговорить”
(“Чжуан-цзы”).
|
